Ночь. Да не темна, не глуха!.. Месяц кресень на дворе. И солнцеворот нонеча. Чудная это ночь! Нынче небеса разверзаются -- и внимают боги мольбам смертных; нынче цветет папоротника цвет дивный -- и земля счастливчикам свои тайны кажет. Наливаются силою жизненною травы луговые,-- больше некуда! -- и исходят от земли токи благотворные.
Плывет над полями, над лесами ночь белым маревом -- самая короткая в году, пропустишь -- год упустишь! Деревья листвою шуршат; птицы заливаются; филин ухает. Расцвечивают ночь Жители Полей и Лугов цветными фонариками. Живое жизни радуется; с живым живое говорит... Выходят царственные лоси да беры из лесов; плещется рыба в реке, да вода парит.
И горят костры по холмам окрест. Поет молодежь, веселится, хороводы водит, через огонь да крапиву прыгает. Затевают парни да девки игрища потешные, гадают по-всякому, пару себе присматривают.
Жгут и волхвы свои костры, но те -- иные... Чудодейное пламя в них, а зола из них -- пуще золота пенится, потому как от сглазу, от порчи хранит да сил придает. Кладут поклоны огню кудесники, руки ко пламени воздевают, песни волшебные поют, коляды творят.
Велика забота их: вымолить у богов урожая богатого да погоды доброй, чтоб без засухиЮ без ненастья, чтоб скот справно плодился, чтобы ни одна корова не пала, чтоб не пришли в их землю ни война, ни мыт заразный, ни иная какая напасть...
Колдуют волхвы -- и зорко следят за ними из-за камней, из рытвин да из бурьяна другие глаза -- недобрые. Ибо не спят нечистые в эту ночь! Где кошкою прикинутся, где псом приблудным, а где конем черным. Пробегут мышкою в траве, протрещат сорокою в листве, нетопырем над головами пронесутся... Ждут не дождутся ведьмины отродья, когда кудесники замешкаются или ошибку какую допустят: мигом метнется черная тень из кустов, или с неба падет нежить,-- выхватит горящую головню из костра и умчится прочь! Осквернен сей костер и лишен силы чудесной -- перешла к врагам она, и не принесет уж этот огонь добра ни волхвам молящимся, ни народу их...
Внимательно смотрят кудесники вокруг, свято блюдут заветы пращуров -- хранят священное пламя, стерегут от рук грязных, злодеичьих...
Вот и злится нечисть, вот и убирается ни с чем и, чтоб нутро свое черное хоть как-то потешить, молодежь пугает рожами козьими во тьме, да свистом-криком нечеловечьим, да шипом жутким.
Ну да все это -- детские забавки! Есть и пострашнее вороги, есть и посильнее чародеи!..
Веселится народ в Мирославле, все дела будничные до поры оставив.
Не спит и царь Перояр. Да не до потехи ему -- томит царя дума тяжелая. Заперлась дочка его ненаглядная у себя в опочивальне -- не ест ничего, никого до себя не допущает, уговоров не слушает. Осердилась на батюшку царевна, что бросил в темницу жениха ее возлюбленного и казнить собирается. А как не казнить-то? Ведь всему уж народу известно, что предатель он и прихвостень Змиев, соглядатай вражеский. Ведь упал с неба свиток и принесен царю звездочетом, старцем Магорою, был, а в свитке том ясно значится, что заключил богатырь ряду Братскую со Змием и с верными его, почему и отпущен восвояси цел и невредим. И подпись Вечерникова под тем списком стоит!..
И слушать батюшку дочка не желает -- говорит, что одолел Змия Гада ее суженый в бою честном! А старец Магора другое царю на ухо нашептывает. Будто помутилось все от страху да от переживаний в голове у царевны, вот и приняла она желаемое за истину.
И как звездочету не верить? Ведь вьются над царством крылатые слуги Змиевы до сих пор и хоть не наглеют открыто, как прежде, а что ни день, так не досчитываются в Стране Росистых Лугов девки, а то и двух. По крайней мере, молва такая идет...
Пужается народ, гневится, требует казнить предателя. Про то и звездочет глаголет, ибо указуют ему светила небесные, что коль не сделает по сему царь, так поднимется всоре смута средь подданных и недовольство правлением Перояровым.
И если б не дочка его несговорчивая, казнил бы царь добра молодца сей же час. Однако знает Перояр, что не простит ему крови возлюбленного царевна ни в жизнь,-- вот и мается он, вот и вздыхает всю ночь напролет, не спит. Ходит взад-вперед по терему да на слуг своих рыкает как дикий зверь.
Не спит и Лаодика-краса в эту ночь. Заплаканы очи ее царственные, и молит она богов о вмешательстве и защите бесперечь. Откуда и ждать-то ей помощи, бедной, как не свыше?
Тлеет лучина и в темной башне звездочетовой, в каморе его, куда никто, даже царь, не вхож. И чем занимается в эту ночь чародей, какие мысли вынашивает, какие дела творит -- то на его совести. А вам бы про то и вовек не знать!..
И Вечерник не спит в своей темнице. Обидно ему аж до слез, и невдомек, за что на него царь прогневился, в темницу упрятал и казнить собирается, отчего стража над ним глумится. Лежит богатырь на жестких полатях, на соломе гнилой и лишь постанывает.
Шумит народ где-то, гуляет, а в темнице его -- тишина мертвая. Перепились стражники, отравили души зельем, натешились и в сон повалились беспробудный кто где. Тут уж не обошлось без помысла дурного чьего-то, видать!
И слышатся шаги тяжелые богатырю. И жутко ни с того ни с сего ему делается. И мнится ему кто-то черный в углу.
-- Эй!.. Кто здесь?! -- шепчет добрый молодец хрипло.
Тишина... Тишина в ответ. Да какая-то не такая -- дурная! Будто не только стража, а и весь бел свет колдовским зельем опоен! И стучит что-то -- бух!.. бух!.. бух!.. -- чаще и чаще, громче и громче -- черный все ближе и ближе становится.
-- Эй!..-- орет богатырь.-- Эй, люди добрые, помогите!..-- и сердце у него едва из груди не выскакивает.
Но нет людей добрых! А может и не орет богатырь, может, кажется ему, а на самом деле присох у него язык к небу, крик в голове замер, и пошевелиться невмочь.
Кхряк!.. Хрустнуло что-то громко -- в углу ли, за дверью, у изголовья -- не разберешь. И оборвалось внутри у богатыря, замерла жизнь в нем, оцепенела душа, как под взглядом змеюки.
И черный всю камору заполнил. Приблизился. Склонился. И шарит в его суме, и шарит в кафтане его, и по телу, по телу льдом и морозью!..
И волосы дыбом!.. И мертвая роса на челе!.. И!.. А-а-а!.. Лезет в душу черный. Через глаза, что как луны, страха больше; через уши, в коих свист кромешный. И в сердце уж он: сжал сердечко трепетное железною дланью -- как противиться?! И в голове!..
-- Где Стрела?! Стрела где?!
Да где ж она? Да вот она! На, на, возьми, злодей, нежить! Только не трожь душу бессмертную!
И вот -- Луна Большая, кровью залита. И брат Светозар сквозь ночь мчится. Конь под ним ополоумел, шальной, не сдержать. Да и сам-то богатырь не в себе, отчего -- не ведает. Да потому, что черный за ним несется со свистом, и смерть уж над добрым молодцем руку свою простерла. Храни, храни его, Род Всемогущий, и вы, Силы Света!..
Но подсолнухи впереди вырастают. И хлещут коня по морде, одуревшего. И домишко неприметный, знакомый уже -- на пути. И встал конь, как в камень обратился. И вылетел из седла богатырь, да и в золотое крылечко -- бух! -- темечком. И в беспамятстве. И выходит Солнце на крыльцо грозное. Да то -- не Солнце, то -- другое что-то!..
-- Ты ли это, Магнимар, в столь час поздний? Что не спится тебе, полуношному? Ну заходи, коли так,-- потолкуем, чайку попьем... Скоротаем ночь до рассвета, былое помянем... Быстро пролетит -- и не заметишь... Чу!.. Слышишь?.. Вот уж и петушок проснулся!
И коснулось Солнце говорящее сердца Вечерникова лучом своим живительным -- согрело душу охлажденную. И вскочил на ноги богатырь, закричал...
И петух закричал...
-- О, проклятье! Брульх огд гарр!..-- шепчет, пятясь, Магнимар. И роняет лучину на пол. А пол -- солома! А полати -- доска! И вот уж взвился красный петух взамен золотого... И крылья расправил, да из темницы!.. да по постройкам!.. да в царев терем, мощь набирая!..
Что случилось? Продрала глаза залитые стража.
-- Огня!.. Огня!..-- орет, не разобрав спросонья да с перепою. Нате вам огня! Жарко? Жжется? Жалит? А нате вам еще! Чтоб дурь из голов непутевых выжег, чтоб из душ тусклых тьму прогнал... Светло ли? Ясно ли? Еще не надо ль?!
-- Ой, не надо! Ой, хватит! Воды!.. Воды!..
Воды... Ведерко, другое, третье... Да разве ж затушишь? Да разве ж остановишь? Велик костер в ночь взметнулся... Весь терем царев пламенем объят...
И качают головами седыми волхвы окрест.
-- Видать, прогневил богов царь наш батюшка чем-то. Неспроста сие в такую ночь...
...А ночь дальше плывет волошбою белой над Полуночией -- землей чародейской... И горят костры высокие по отрогам Красного Холма. И я сное пламя в них. Веселится народ нектов небольшой. И славословят мудрого царя своего Нектора и правленье его светлое. И кумирам своим песнь поют: Стрибогу -- Отцу Ветров -- да Дивии -- Кудеснице Лунной; русалкам -- девам судьбоносным -- да духам лесов, рек и полей благим; да Хозяину Всего Сущего -- Роду Всесильному...
Чисты нектов сердца -- вот и ясен огонь в их кострах. Взирают на них боги с небес -- и тешутся да взором отдыхают.
Выходят к кострам людским звери из лесов: люди да беру чашу с медом по кругу пускают; белки да зайцы к рукам ластятся; волки со псами играют-кувыркаются. И понятен язык всеобщий и людям, и зверям, и духам -- лесным, полевым да прочим...
Древние корни у маленького народа -- древнее роситов стократ, древнее других, такие древние, что и сами они про то не знают -- не ведают. Однако умудрились они не запятнать души свои грехом до сих пор, и напрасно косятся Силы Зла на Красный Холм как на лакомый кусочек -- хранят нектов боги вышние, те, что от других народов давно уж отвернулись, и сама Мать-Земля благосклонна к ним до сих пор была. Вот и поют некты о том, чтоб и впредь так было... Да пьют нектар солнечный, да подарки друг другу дарят и богам своим. Жизни радуются... Так уж тыщу лет живут они... А может и две... Кто знает? Ведь говорилось уж, что не ведут они никаких летописей. И всегда ли так было? И почему -- так? Про то тоже нигде не написано.
Однако всему предел есть, всему конец, и всякое сторону свою обратную имеет. Вот и к нектам повернулась Судьба ликом иным -- грозным. Прогневилась на род сей славный Макошь, судеб Хозяйка, и вот уж потянулись нити судеб нектов из Шара Судьбоносного в Несречи руки... И дрожат нити тонкие, узлами вяжутся, едва не лопаются. Суровые времена народ маленький ожидают: выпал им жребий испытаний тяжелых на долю,-- выдержат ли? И грядут Времена, и близятся, да неведомо сие в Некотором Царстве покамест...
Вот и веселится народ светло, беды не зная...
Но разверзлись небеса в ту пору, и упали с них две звезды горящих: одна -- серебристая, с хвостом из радуг семицветных, другая же -- бурая, кровью и ржою запятнана.
Все это видели, да не все поняли. А кто понял, тот осекся на полуслове, смех на полуслове оборвал и задумался крепко. И сказали старые люди, что сие знак божеский, а что значит он -- у волхвов из Кленовой Рощи выспросить надо. Так и порешили, что отправится поутру кто-нибудь за реку Туманку, а покуда повелел царь Нектор празднество славное не прерывать, а веселиться продолжать кто во что горазд.
На том бы дело и кончилось, да прибежал тут пасечник с дальней пасеки, что еще с вечера отправился клад искать,-- бледный да трясущийся,-- и царю -- в ноги...
-- Беда, царь!.. Беда!..-- кричит, себя не помня, при всем народе честном.
Нахмурился Нектор, поднял пасечника за ворот, заставил его меду ковш выпить прежде, а потом уж в свои покои увел.
-- Ты мне народ не пугай зазря! -- говорит сурово, очами посверкивая.-- А сказывай таперича: в чем дело? Что за беда стряслась? Али пчелы тебя поели? Али вместо клада гада откопал? Аль сикарахи в башке нечесаной завелись?
-- Беда, царь-батюшка...-- лепечет, оробев, пасечник.-- Видал ты два огневых шара, что с неба свалились?.. Не мог не видать... Так вот... Пронеслись они над самою моею головою -- едва не задели,-- умчались в сторону Болотии и Топей Заморочных, а как упали, так поднялись на том месте два всадника могучих, не людям чета! Один -- на коне белом, в одеянье серебристом, нестерпимо сверкающем, другой -- железный, страшный, в плаще цвета жижи болотной, да в крови весь вымазан, и конь -- ему подстать!.. Стали биться -- у коней с грив искры сыплются, под копытами земля полыхает, мечи воздух секут со свистом яростным, и где блеснут -- там в небе прореха, а звон да лязг такой стоит, что оглохнуть можно! Все вокруг дрожит, гудит, ходуном ходит, дерева валятся, вихри гуляют -- с ног сбивают, над топями огонь синий пляшет, а в дыры, что в небе, как в омуты затягивает!.. Заполз за каменюгу я, лежу ни живой ни мертвый, жду, что дальше будет. И как раз, смотрю, моя пасека летит -- вся как есть -- и вжить в дыру!.. А за нею и дом со всем скарбом -- и тоже туда! А следом и клад из земли, что копал я, да не откопал. Тут не выдержал я -- вскочил... Доколе бесчинство такое твориться будет, так раз так?! Ужо покажу я вам! Проучу голубчиков! И схватил дубину да как того, ржавого, вдарю! Ка-ак вда...!
-- Постой, постой, приятель! -- прервал его царь Нектор.-- Ты не привираешь ли часом? Смотри!.. Тут дело важное! Как было, сказывай!
-- Ой, прости, царь-батюшка! Это хмель твой дивный язык мне попутал! -- опомнился пасечник.-- А по правде сказать, так лежал я под камнем, зайцем трясся и видел только, как деревья мимо меня, что редьки из грядки,-- вжик!.. вжик!..-- и в дыру! И камни -- поменьше, чем мой,-- туда же. Да шапку с меня сорвало еще!.. А потом как что-то ахнет! И валун надо мною раскололся -- и остался без защиты я. Ну, думаю, мой черед пришел! А вокруг марево ослепительно-голубое! Но налетел тут страшный вихрь-ураган, подхватил меня и вмиг до самого Красного Холма перенес. Вот как было дело! Да, вот еще!.. Чуть не запамятовал!.. Сказал кто-то голосом жутким: "Беги, пасечник, к царю своему да скажи, что беда пришла,-- пусть ворота пошире отворяет!"-- и захохотал безумно при этом. Так-то, царь!..
И замолчал пасечник да на Нектора уставился в ожидании и в надежде.
-- Ворота, говоришь, значит?..-- переспросил царь.-- А ты ничего не приврал опять, не перепутал?
-- Да быть мне разорванным семьюдесятью семью ветрами! Истинно так! Слово в слово передаю! -- подтвердил пасечник.
И задумался царь Нектор.
-- Не говорят так Отцы Небесные наши...-- сказал, покачав головою.-- А ворогу с чего бы вперед себя предупрежденье слать? Ты-то как разумеешь?
-- Незнаю и думать что! -- отозвался пасечник.
-- Вот и я не знаю,-- нахмурился Нектор.-- Веди-ка меня туда, дружок! Сам посмотреть хочу!
-- Пощади, батюшка-царь! -- взмолился пасечник.-- Едва ведь ноги оотуда давеча унес!
-- Веди, говорю! Не то отдам тебя берам в услушенье на семь годков! -- пригрозил царь.-- Будешь у них берлоги сторожить!
Не посмел перечить пасечник, хлебнул хмельного еще для храбрости и повел царя тропкою самою короткою через поле, да через лесок, по Крапивнице вверх, да через Синий Бор.
Привел к Гнилому Мосту, остановился -- а у самого поджилки трясутся.
-- Воля твоя, государь!..-- говорит.-- А дальше я -- ни ногой! Хоть к берам меня отдавай, хоть к дивам болотным!
Ну что с ним делать будешь? Махнул Нектор рукою: иди, мол,-- а сам на мосток взошел.
А впереди над Топями Заморочными густое зарево голубое разливается, словно молоко небесное; под мостом река бурлит-клокочет, а над деревьями по обе стороны висят шары радужные, большие и поменьше. Чудеса!..
Перешел на другой берег царь -- и вышел ему навстречу из-за дерева иной царь. Сам Леса Хозяин ему навстречу явился!
Посмотрели друг на друга цари пристально и обнялись по-братски, как спокон веку в родах их принято.
-- Так и знал я, Нектор, что сам ты придешь... Что своими глазами убедиться захочешь...-- сказал Леший.-- Да не ходи в Топи! Сгинешь! Там такое сейчас творится, что не завидую я Волхове, болотянской царице! Впрочем, сама она и виновата, что связалась! Видать, поднадоело ей житье-бытье спокойное!.. А что касается нас, царь,-- уходим мы!
-- Да подожди, Леший-брат! Что стряслось-то? Объясни толком! -- воскликнул Нектор.
-- А и верно!.. Тебе ведь -- невдомек! Запамятовал я! -- хлопнул старик себя по лбу.-- Так вот, Нектор!.. Слушай, что скажу... Схлестнулись в эту ночь две силы грозные над местами здешними. Такие силы-силищи, что не мне-тебе чета! Одна страшная Сила -- злая, другая -- эх!.. тоже ничего хорошего не сулит ни людям, ни Жителям Лесным... И бьются они меж собою, ни себя, ни других не щадя. А кто победит -- не знаю. И страшно помыслить, коли Враг. А коли не он, все равно не будет больше покою и ладу в здешних местах на долгие-долгие времена... Вот почему и уходим мы все... И Жители Дерев, и Хранители Трав, и Берендея народ славный, и злыдни канабрийские -- тоже... Лоси да беры уходят, лисы да зайцы, да другое зверье все... Уйдут, чуть погодя, и Жители Вод, а с ними и рыба... Птицы прочь улетят... Никому неохота с Врагом связываться! Всем нам мир и лад дорог! Ибо раз уж пробовали, да обожглись сильно. Вот и не хотим больше. Пусть те с ним воюют, кто его породил да по свету гулять пустил! Чародеев племя проклятое виною всему! Вот пусть и искупают свое проклятье! А нам-то за что страдать? Уходим мы, царь... А ты решай: хочешь -- с нами иди, хочешь -- к сражению и к часу последнему своему да народа своего готовься! Коли надумаешь с нами идти, сильно обрадуешь тем старика Лешего, а нет -- пусть хранят тебя боги вышние!
-- Да куда?! Куда ж вы все?.. Неужто лес свой исконный оставите ворогу на поруганье? Ну а мы-то, люди, без вас как? -- всплеснул руками Нектор.
-- То-то и оно, царь!..-- отвечал Леший.-- А потому собирай-ка народ свой не мешкая, да с нами пойдем! За полночь, к Холму Девину -- заступничества у Лунной Девы искать! Только она еще может с Врагом совладать, только ее, Владычицу, Враг боится. Многих уж из других земель она приютила, авось и нас под свою опеку возьмет... Даю срок тебе до рассвета... А промедлишь чуть -- никого уж в лесу не отыщешь. В мои ли годы дряхлые мечом махать? Да итем, помоложе кто, не посоветую!.. Решай, царь!
-- Да как же Холм Красный? Мыслимое ль дело землю предков оставить? -- воскликнул Нектор.-- Невозможно сие! А вы?.. Да неужто все-все до единого уйти порешили? Поверить как?..
Посуровел Леший.
-- А ты думаешь, царь, у меня сердце кровью не обливается, когда про лес родной подумаю? -- ответствовал.-- Да не совладать с Врагом таким, и это всем, кроме вас, людей, известно! Даже тем, кто остаться решил...
-- Ага!..-- обрадовался Нектор.-- Значит, все же не все уходят? Так?
-- Так-то -- так...-- кивнул Старик.-- Да разве ж изменит это что?.. Но чтобы утешить тебя, скажу, кто остаться решил... Дикие кошки драчливой породы; воронов черных гордый народ; волк одинокий да пара лисиц-самосбродов; Жители Топей со своею царицею да Слепая Сова, что всем верховодит. Вот и все воинство лесное. Много ли проку от них? Ну да спешить мне надо! Пошел я! А ты, царь, решай! Да вот еще что...-- ткнул тут Леший клюкою в землю у себя под ногами -- и отворилась земля, и увидел Нектор-царь в яме глубокой сундук древний.
-- Возьми, царь, сундук этот, в нем многое скрыто, что узнать тебе нынче должно... Отдали его мне на храненье предки народа твоего и повелели вручить тому, кто Красным Холмом будет править в годину лихую,-- пояснил Леший.-- Ну а теперь прощай, Нектор-брат!.. А надумаешь все же, так приходи!..
И гикнул-свистнул Леший по своему обыкновению да и сгинул под кочку, одна лишь макушка замшелая торчать осталась...
Кликнул Нектор пасечника, и вдвоем доволокли они с трудом сундук тяжелый до терема царева. И заперся царь в покоях своих, пасечнику же повелел молчать обо всем до поры до времени, что тот и исполнил с неохотою.
...А ночь дальше несется!.. Но недолга ночь чудесная... Вот и утро настает! Вот и заря над Полуночией занимается!..
И красно место лобное, что в Мирославле, неподалеку от спаленного терема Пероярова. И бурлит-гомонит народ роситский кругом, ждет-дожидается, когда богатырю-отступнику голову рубить будут! И выходит палач -- морда красная, рубаха -- малиновая, веревкою подпоясана,-- на солнышко щурится да усами поводит. Озирает народ любовно, топор вострый поглаживает да ухмыляется загадочно.
И хоть не из робкого десятка народ собрался, а все равно боязно, бегут по шее мурашки от взгляда палачова, в глотке пересыхает, во чреве противная слабость делается. Бабы охают, детишек к себе прижимают. Мужики ерепенятся, шутками-прибаутками робость одолеть пытаются. Да плохо выходит у них.
Боязно-то боязно, а только не расходится никто. А все новые толпы на площадь стекаются. Отчего бы так? Сие невдомек людям, да и не задумывается никто. А надо бы! Ведь не по своей воле пришли они сюда. И знает про то старец Магора, что смотрит на море людское с башни своей взглядом жрущим, и ведомо то волхвам, коих не сыщешь в толпе, и чувствует хорошо то палач -- руки в боки -- пузом своим, да постичь головою не может, потому как нет вовсе головы у палача -- одна лишь видимость ее на плечах!..
Со стуком втыкает палач безголовый топор во плаху. И сходит с крыльца царь Перояр с царицею да со свитою, и ведут под руки Лаодику-царевну мамки-няньки, как полотно белую. Старцы почтенные -- те, что суд творить назначены -- да богатыри места свои места занимают. А средь них и старец Магора на месте высоком, едва ли царева трона не выше.
И выводят стражники Вечерника на помост.
Хмурится Перояр при виде его, строгость и важность на себя напускает.
-- Что заставило тебя, добрый молодец, ряду с погаными заключить? Как посмел ты позором честь свою запятнать да предать веру отцов? -- вопрошает грозно.-- Оправдайся перед царем своим да народом, коли можешь! Не то повелю тебя казнить без жалости, всем прочим в острастку и в назидание!
Упал тут Вечерник царю в ноги и рассказал все как было, без утайки.
Выслушали его судьи, зашептались, бороды почесывая; закачали головами богатыри недоверчиво; народ загудел.
-- А есть ли какое у тебя подтвержденье сказанному? -- спрашивает царь дальше.
-- Да какое такое подтверждение? -- отзывается Вечерник.-- Вот разве клинок мой в крови ворога черной, и не отмыть никак; вот разве что тело когтями его изодрано все, да зубами-шипами изранено, да обожжено пламенем, коим ворог рыгает; вот разве что зуб Змиев, в бою добытый честном, а больше -- и ничего!..
Взялись тут старцы зуб драконий вертеть да дивиться; принялись воины меч Вечерников изучать прилежно; палач же раны на теле богатыря осмотрел и языком поцокал с видом знатока: мол, славная работа... Мол, мастера по руке видать!..
А покуда все это дознание длилось, оглушен был во всеуслышанье свиток предательский, Орзундом да Вечерником подписанный.
И молвил царь Перояр:
-- Вот, люди добрые, какие вам еще доказательства нужны? Слышали вы, что обвиняемый сказал... Знаете, что в вину ему ставят... Все дознание на ваших глазах происходило... Судите да рядите теперь! За вами слово! Да не забывайте, что по закону роситскому, коли оправдать надумаете, так должен из вас хотя бы один головой за обвиняемого поручиться!
Стали судьи судить да рядить. Судили-судили, рядили-рядили, однако к единому не пришли. И вновь поднялся со своего места высокого Перояр.
-- Так кто же из вас, люди добрые, судьи милостивые, готов голову свою под топор закласть заместо обвиняемого? Есть ли такой? Али нет?
И обвел царь судей да богатырей взором суровым, вопрошающим.
И обвел звездочет из-за его плеча судей да богатырей взором недобрым, угрожающим.
И отвели глаза судьи -- даже те, что сочли невиновным Вечерника,-- под его взглядом, и осеклись богатыри, и поникли головами хмуро воины славные. И никто не поднялся, никто голос не подал.
И в навалившейся тишине послышалось лишь, как охнула царевна слабым голосом, да и повисла без чувств на руках мамок да нянек.
Дрогнуло у царя сердце, и снова он спросил, грозно брови сдвинув. И опять никто не отозвался, не откликнулся.
И кашлянул палач глухо и нетерпеливо.
-- Эх, так раз так! -- воскликнул Перояр с отчаяньем и рукой махнул: -- Давай, что ли... Руби башку ему!..
И засучил рукава палач, да на руки поплевал, чтоб мозолей не натереть, да и за топор взялся.
Подхватили его подручные Вечерника, навалились, заломили руки да голову на плаху приклонить заставили.
И взмыл уж топор в воздух, блеснул на солнце жутко -- и ахнул разом народ, глаза зажмуривши. И взвыл тут же палач от боли лютой. Ибо чья-то рука перехватила его руку на лету и стиснула кисть крепко, так что косточки затрещали.
И услыхал народ:
-- Подожди, кровопийца! Не тронь невиновного! А ты, царь, меня прикажи казнить заместо него, коль в невиновности доброго молодца сомневаешься!
И открыли все глаза зажмуренные. И увидели Лавритоса, седовласого воина, победами увенчанного. И увидали, как два взора силы неимоверной скрестились, и почувствовали, как горяч и туг воздух стал.
Бледен и черен сделался старец Магора, светел и ясен челом -- Лавритос. И да не переломился взор воина, а переломился -- чародеев.
И отступил звездочет в тень.
Вот так одержал еще одну победу старый воин, самую серьезную и последнюю в своей жизни. Да этого никто не понял, окромя его самого.
-- Откуда ты взялся, славный воитель? -- спросил Перояр, тоже светлея челом.-- И отчего головой своей так не дорожишь?
И отвечал Лавритос:
-- Четырех коней я загнал по пути сюда из Южной Твердыни, всю ночь напролет скакал... А спешил потому так, что проведал от великанов, Сынов Свароговых, будто ты, царь, невиновного казнить собираешься по наущенью черному! И вот что скажу я, царь, и вы, бояре трусоватые, и вы, воины негодные, и вы, старцы, совесть свою под полу запрятавшие!.. Ни одному из вас не достало бы ни сил, ни духу добыть сию безделку забавную -- драконий зуб! Мне ж известна цена ей, и могу я представить, что претерпел богатырь да какие подвиги свершил! И вам ведь, старцы многомудрые, ведомо должно быть, что ни один дракон не отдаст свой зуб по доброй воле!.. Бумажке же, что с неба упала да ворогом сочинена искусно,-- снега горсть цена! И не ей верить должно!.. А посему неправеден ваш суд -- оправдайте добра молодца, и послужит он еще царю-батюшке да народу своему верой и правдою! А нет -- так меня казните!
Вот какую речь смелую держал Лавритос, вот как попотчевал правдою он старцев да бояр -- так, что побагровели те ликами и в землю глаза уткнули...
И закипел-забурлил на площади народ, наважденье колдовское с себя стряхнувши.
-- Помиловать!.. Помиловать!..-- кричат.-- Не бий невинного!..-- и свистят, и галдят, и ногами топочут, и шапки вверх кидают.
И поднялся тогда Перояр, царь-государь роситский, и всенародно о помиловании возвестил да о том, что жалует он богатырю Вечернику мешок золота, да имя почетное Змееборец, да дочку свою ненаглядную в жены ему отдает, да в войско Лавритоса воеводою назначает.
И возрадовался народ, и развеселился -- отлегло от сердца у всех,-- и по домам разошлись все с сердцем легким.
А что же звездочет-колдун?.. Запропастился куда-то звездочет, скрылся до поры до времени, ни на площади его нет, ни во дворце Перояровом, ни в башне своей. Да так хитро устроил злодей, что никто про него и не помянул даже. Ну, на то он и чародей!..
...Кончилась ночь, вспыхнуло рассвета зарево, и вершины Красного Холма первые лучи Солнца коснулись. И запели птицы в вышине прощальную песнь свою, потянулись по небу косяки, да стаи, да караваны, покидая родные края. И волки завыли по лесам окрест, и медведи взревели, прощаясь, и всякая живность голос свой, печали полный, напоследок дала...
И слушают Песнь Леса некты, собравшись перед теремом царским, и смурно да неспокойно на душе у них делается. Ждут не дождутся люди, когда выйдет на крыльцо Нектор-царь, да растолкует что к чему, да подбодрит словом мудрым, да как жить-быть дальше научит.
И вот выходит Нектор к народу своему. Да в облаченье таком, что и трудно признать-то его сразу... Не в лаптях да в рубахе, да с венком из цветов луговых на голове по обыкновению своему, а в одеянии грозном воина: в черном шлеме островерхом, в мантии голубой до пят, в кольчуге да латах серебряных. Меч двуручный, небесной лазурью отливающий, за пояс у него заткнут, в руках же держит книгу древнюю, толстую, в переплете дубовом, отродясь каких не видывали в Некотором Царстве.
И вот что царь сказывает:
-- Братья мои любезные да сестрицы! Сородичи, сердцу милые! Суровая година для нас наступила! Грядет беда -- близится Враг, покамест неведомый, к нашим землям и наврядли их минует! Вот и должно нам постоять за себя да за Землю всем миром!
Было знамение нам давеча свыше даровано! И передал мне Царь Лесной сундук заветный, что хранил он у себя долго и про который никто из нас не знал. А в сундуке том -- предание древнее, нашими пращурами писанное, да вещи разные -- диковинные, волшебные... И открыть сей сундук назначено было не раньше, чем лихая пора для нашей земли наступит. Вот, видать, и пришла она. немного успел я за эту ночь из древней книги прочесть, не все разобрал, не все понял, потому как написана она на языке древнем, не людском, и лишь местами -- на всеобщем, а то, что уразумел,-- то и вам скажу. Послушайте же, братья и сестрицы, про времена, древние да запамятованные!..
Очень-очень давно жил на Земле народ, могучий и славный, на людей похожий, да с богами ближе по природе своей, силе да мудрости, да искусству чародейскому.
Долго жили эти люди -- и бились всю жизнь свою со Злом по всей Земле и в иных местах, себя не щадя. И вот однажды, в схватке смертельной, изничтожили они все Зло, какое тогда сыскалось. Но полегли и сами в битве той. Лишь восемь из их числа уцелело... И повелели им боги идти По Земле и сыскать себе жен из дев земных, чтоб не прервался славный род их, а возрос. И найти место благое и осесть на нем да новые корни пустить. Прежнее же забыть навек и не вспоминать никогда.
Посулили им боги, коли исполнят все в точности, вечный мир и благие времена на сто веков вперед самим им и народу их, что бы на Земле ни творилось, какое бы Зло новое ни народилось, какое бы старое ни поднялось.
Очень устали те люди от войн и битв бесконечных -- и исполнили все, как боги им наказали. Пришли на на Красный Холм и осели на нем, по пути взяв себе жен из народов разных, живших тогда. И назвали свое царство именем безымянным, средь многих некоторым, а себя нарекли скромно нектами. Про прежнее же их имя не спрашивайте -- про то не велено говорить покуда!..
И народились у них ребятишки и выросли. И народились внуки, а за ними и правнуки. И тоже выросли. Те же -- восемь -- не умирали все. Потому как в роду их не умирал никто, кроме как в битве сраженный, да и то не так, как это у людей принято. И детей у них в прежнем роду не рождалось. Жены же были, да только не женами они были, как у людей, а Сестрами, и сокрыты они были накануне Битвы страшной, последней богами в мире вышнем, где Вечная Правь царит и куда никакому Злу входа нет... В новом же их роду от жен человеческих потомков они имели, и те уж бессмертными не были от рождения, а всяк из них бессмертье себе мог добыть, ежли хотел, подвигами личными и тем с пращурами сравняться. И писано, что такие и раньше бывали, хоть и немного, да имена их вам ничего не скажут... И писано, что впредь все такими станут, тогда и откроется им истинное их имя и предназначенье...
И вот обратились те восемь к богам с просьбою даровать их сердцам неугомонным врага достойного, с коим бы биться можно было. Потому как прирожденные воины это были и обрыдло им за века и века обычное человеческое житье. Посмеялись боги над их прошением неожиданным -- а в пору ту по всей Земле Золотой Век стоял -- и посоветовали им спать лечь, покуда враг не отыщется и их не призовут.
Пошутили боги -- думали, видать, тогда, что навсегда в мире со Злом покончено,-- однако люди те всерьез их ответ восприняли. И ушли они внутрь Красного Холма, где устроили на века себе упокоище. Последний же, уходя, запер в сундук нетленный вещи заветные да Послание сие, называемое Книгою Гордов, и все это теперь вновь на бел свет вытащено нами... Вот как!..
И теперь, сородичи мои драгоценные, и вам кое-что ведомо про то, с каких древних пор наш род пошел да чему мы обязаны столь благостным житьем, какое испокон уж веков ведем. И есть тут над чем подумать, и есть над чем подивиться!
-- Скажи, царь-батюшка, а что еще в сундуке заветном было? -- выкрикнул кто-то.
-- И про то скажу...-- кивнул Нектор.-- А нашел я в нем все, что на мне вы видите, да Книгу эту древнюю, да полотнище, временем не тронутое, на котором вереска ветка, стрела, да звезда, в ночи сияющая... А еще рог-ревун, который велено тому отдать, кто все письмена в Книге разберет заветной, да такого пока что не знаю я... И велено мне также раздать оружие всем смражаться способным, что в известном месте под землей хранится, да к битве изготовиться. Вот и все, земляки мои и подданные верные!.. От себя же добавлю лишь, что тех из вас, кто не хочет сражаться, а мирную стезю себе изберет, неволить не стану. Тому немедля надлежит в путь собираться да к Лешему проваливать -- и он для вас царь отныне будет и проводник в иные земли благие. Ибо таков выбор свершил Лес -- и вы за ним последовать можете. Ну а кто остаться надумает, да и сгинуть, коли суждено, тому со мною дорога! Идемте же, добудем оружье предков из земли -- или прощайте навек, и Нектора, царя непутевого, лихом не поминайте!
Махнул царь рукою и с крыльца сошел. И пошли за ним некты -- все как один -- спокойно и безбоязненно, сами на себя дивясь, словно брагу их пригласил пить царь! Проснулся в душах их дремавший дотоле древний гордый дух -- и наполнились отвагою и решимостью сердца.
Не хватило на всех оружия, и взяли тогда кто вилы, кто топор, кто дубину -- и собралось к полудню у царева терема целое войско разношерстое, не то чтобы грозное шибко, но и не такое, что голыми руками взять можно. И взвился над Красным Холмом радостно и дерзко древний стяг со стрелою, вереском и звездой!
Сели некты, к северу лицом обратясь, и стали Врага дожидаться неведомого...
Есть и еще о чем помянуть в главе этой, раз уж речь вновь про нектов зашла. Да только случилось сие двумя днями раньше, до описываемых событий...
Сидела Ивица-краса одна-одинешенька в светелке своей да жгла лучину длинную, да гадала о милом своем, косу распустив и вглядываясь пристально в водицу серебристую, что в чашу волшебную налита.
Мерцает таинственно, коптит лучина дымная -- и краснеют очи девичьи да туманятся. Да не видится им суженый в чаше гадальной!
Птицы ночные кричат-пересвистываются за окошком, стучит береза ветвями в ставни, ветерок в листве гуляет, да покашливает домовой за печкою.
Не слышит девушка, глядит на огонь пристально, и дрожат ресницы ее от слез наворачивающихся. Но и сквозь них не видится ей возлюбленный в огне-пламени ясном.
Да жив ли он? Не сгинул ли часом? Не попал ли в беду?
Тоскует, печалится, мается красавица, и делает так как ведунья из Кленовой Рощи ее научила: белую горошину в очаг бросает и ждет, что будет, вопрос тая.
Вспыхнула горошина ярко, потемнело в горнице, скакнула из-под печки мышка белая и -- прыг на стол перед девицей.
-- Дай!.. дай!.. дай!..-- тараторит,-- мне зерна поскорее да водицы жажду утолить! Бежала!.. Бежала!.. Бежала издалека я! Феей полевою Шиншиллой послана скорбь-тоску твою развеять, на все вопросы ответить сполна!..
Улыбнулась Ивица мышке забавной, напоила ее, накормила, по шерстке мягкой погладила -- и спрашивать давай о том, о чем сердце болит.
Выслушала вопросы зверушка -- да налево умчалась, да справа принеслась.
-- Уф!.. Уф!.. Уф!..-- дышит тяжко.-- Устала! Далеко!.. Далеко!.. Далеко забрался твой суженый! Дурь!.. Дурь!.. Дурь-озера видела берег я! Там, где лодки черные да волшебники грозные. Насилу ноги унесла! Да ты не гадай о нем, не мучься! Волошба одна в голове у него. Не скоро!.. Не скоро!.. Не скоро он явится! Да как только явится, так тут же в навь отправится! Придет, да не тот! Ф-фуф! Ф-фуф! Ф-фуф, все сказала, кажется... Ничего не забыла... Все!.. Все!.. Все!.. Побегу!..
Выпалила мышка слов радугу -- как ушат воды на девицу опрокинула,-- выплеснула и убежала.
Нечего сказать, утешила! Развеяла тоску-печаль!
Схватила тогда Ивица черную бусину да в огонь кинула, как знахарка ее из Кленовой Рощи научила.
-- Мамр-мр!..-- послышалось за окном.
-- Укр-пи-пи-и!..-- пропела запертая дверь.
И вывалился из трубы зверь иссиня-черный, большой. Прошелся по углям раскаленным -- и усом черным не повел,-- мягко на пол соскочил да к ногам девичьим пушистым и ласковым.
-- Мр-мр... Синемур меня зовут!..-- пропел, огнями зеленущими в глаза заглядывая.
-- Так что собирай монатки, девушка, да и пойдем скорее к хозяюшке моей! Уж она-то знает, как тебе помочь! Сделает из тебя астральную пиявку или буку какую земноводную!.. Бр-р!.. Иль похуже чего наколядует!..
-- Да ты не пугайся,-- добавил кот, заметив испуг в глазах девушки.-- Это я так шучу всерьез! Хозяюшка моя -- добрая женщина. И сердце у нее как... как бр-бриллиант... Не приведешь, говорит, девицу ко мне, будет брысь на твою сивую голову. Так и сказала! А сама посуди: что для кота может быть брыся страшнее?! Так что держись за хвост крепче -- и понеслись!..
Плохо поняла Ивица путаные речи кота, но решила, что хозяйка его -- колдунья, и правдами ли, неправдами -- готова ей помочь.
Вздохнула девица, окинула взглядом в последний раз светелку в доме отчем да и ухватила за хвост кота, как и велел тот, крепко.
-- Мавр-ра мам-ма!..-- взревел Синемур от боли.-- Да не за мой хвост, мраммо-мура, а за свой!..
-- За свой?!.. -- в изумлении переспросила Ивица.
-- О, мраммо мяу!..-- махнул Синемур лапою.-- Неумеха!.. И чему вас, людей, столько лет коты учат?! Ладно уж... Садись на метлу, что ли... Эту-то премудрость хоть знаешь?
-- Нет!..-- растерялась девушка.
-- Ну, это не сложно...-- промурлыкал кот.-- Нужно сесть на метлу, сказать "метла, не мети -- метла, лети; отнеси туда -- неизвестно куда!", и зажмурить глаза, и забыть на миг кто ты есть и есть ли ты вообще, и дышать перестать -- и тут же окажешься там, где тебе надо! Это хозяйка меня научила, ну а ей-то верить можно, она в таких делах знает толк!..
Попробовала девушка сделать так, как Синемур ей посоветовал -- и получилось вдруг, против всяких ее ожиданий. И понеслись они сквозь ночь бледную, сквозь туман призрачный, на полдень да на моросвет, лишь ветер в ушах свистит да восторгом-упоеньем душа полнится. Ай да кот!.. Ай да умница!.. Ай да метла!.. Ай да чудо!.. Ай!.. Ай!.. Ай!.. Бух!..
И на месте они. В пещере, глубокой да мрачной, в расщелине гажьей, в горах неприютных, где ведьмы обитель.
Тоскливо и жутко там. Да и ведьма сама страшна и безобразна. Волосы у нее -- что деготь, колтуном стоят. Рот на сторону перекошен, зубы черны да кривы, сгнили все. Глаз левый с полщеки да таращится хищно, правый же -- и не видать, опухший да тусклый. И вьются мухи зеленые, жирные у ведьмы над головою. В ногах -- две крысы насмерть грызутся, тощая злая да рыжая наглая. По стенам тараканы ползают с кулак величиною. Да боров тупорылый в углу хрюкает.
Указала ведьма место Ивице на лавке каменной, чиркнула ногтем о стену -- искру высекла, огонь в печке запалила. Взяла тряпицу грязную и волосы ею стянула, отчего еще страшнее стала.
Потом кивнула Ивице -- смотри, мол,-- да взяла горшок с нечистотами, накрошила в него поганок, тараканов сушеных, поплевала, трав добавила, еще гадости какой-то, пошептала, отпила немного затем, да и выплеснула в огонь все!..
Ахнул огонь, взвился, зашипел гневно и умер, и поднялся желтый едкий дым из очага и зловонием наполнилась пещера.
И увидала Ивица тыщу мужей, в чаду спящих,-- похрапывающих, сопящих, постанывающих. И вздрогнула от наваждения сего, и душа ее затрепетала мотыльком пламенным в недобром предчувствии.
-- Смотри!..-- сказала, скривившись в ухмылке и указуя на спящих, ведьма.-- Все мои! Выбирай какого хочешь! -- и захохотала безумно.
Схватила иголку острую, кольнула девушке грудь ею, и ощутила вдруг та все то, что ведьма чувствует. И страшно, и стыдно, и гадко стало ей на душе.
А ведьма накинула уздечку на борова, вскочила верхом на него, хлопнула по бокам пятками да вскричала:
-- Ну-ну, пошел, милый! Пошел, красавец! -- и опять захохотала.
И понес ее боров, хрюкая, по спящим прямо. И затрепетали тела мужей, и вспыхнули огнем внутренним, и золотое пламя вырвалось из распростертых тел.
-- Гей!.. Гей!.. Гей!.. Давай-давай! Скачи, ненаглядный! -- пронзительно завопила ведьма, дергая за уздечку и исступленно колотя босыми пятками борова.
И золотое пламя обратилось в золотой дождь и росою упало на землю. Сноп ослепительных золотых брызг окутал ведьму, и вдруг преобразилась она. Ибо стала тут пригожей да ладною молодицею ведьма -- с очами бездонно-синими, с волосами пшеничными, с кожею бархатною, нежною, с лицом свежим да румяным, со станом гибким да с грудью высокою. Превратился боров под нею в жеребца медно-красного, златогривого и понес деву по небу, земли не касаясь. И тыща спящих мужей обратились в тыщу мерзких свиней и захрюкали радостно, задрав пятаки к небу.
И засмеялась звонко ведьма, победным взором окидывая стадо. И обернулась к Ивице, поблекшей лицом и ставшей похожей на старуху, бесстыдно хвастая прелестями своей плоти, и промяукала вкрадчиво:
-- Я -- Скопенда Златоросая. Владычица дум мужчин... Любой из них, кого б я не пожелала, будет принадлежать мне. Ни один не в силах устоять передо мной!.. И любого из них могу я превратить по своему желанию то в могучего вепря, то в жалкого кролика. Безмерно мое могущество! Велика моя власть и воля! Хочешь ли ты быть мною?! Хочешь ли ты, чтобы твой избранник безраздельно принадлежал тебе и только тебе? Одно лишь слово -- и он твой! Одно лишь слово -- и ты навеки счастлива! Одно лишь слово -- и ты прелестна и неотразима, как я! Ну же! Скажи "да", моя милая! Торопись, не упусти свое счастье, дитя! Да?! Скажи же "да"!.. Или я заберу его себе!.. Или ты никогда не увидишь его!..
И побледнела Ивица, и силы уж начали покидать ее, и роковое слово вот -вот готово было само сорваться с ее дрогнувших уст, но тут вдруг кот Синемур вскочил ей на колени и зарычал, и зашептал горячо:
-- У-у, мразма-миазмарра!.. У-у, мурмурелла мурра!.. Королева Свиней гадкая!.. Не верь ей, девушка! Не слушай! Не смотри! Пока ты не скажешь "да", ничего не сможет сделать ведьма! Ни с тобою, ни с твоим суженым...
-- Нет!.. Нет!.. Нет!..-- закричала Ивица, закрывая лицо руками.
-- Что?! А-а, это ты подсказал, негодный?! А ну-ка, брысь, брысь с глаз долой! -- пронзительно заверещала Скопенда, хватая кота и вышвыривая его из пещеры.
Но кончилось наваждение. И вновь стала безобразною ведьма, и засверкало ненавистью ее левое око.
-- Ах так?! -- вскричала она.-- Ну так помрешь раньше, чем увидишь милого своего! Не дождешься и не увидишь! Быть тебе вовек кустом мокрым, в воду смотрящим, кустом печальным вечно, безмолвным, к месту прикованным, неприметным! Быть тебе ивою, над водами склоненною! Быть и видеть всегда избранника сердца своего. Во младенчестве ли, во дряхлости, на земле ли, под землею, в огне иль в воде, на этом свете или на том... Видеть повсюду и всегда, где бы он ни был, где б не находился! Видеть -- да не обнять! Видеть -- да слова не сказать! Видеть -- да не быть узнанною, не быть вспомянутою, любимою не быть. Пусть другие его обнимают, пусть другие его ласкают -- ты же в воду на него смотри да глаз не смей отвести...
И будет так, пока не расколдует он тебя, покуда не подойдет да не сломает веточку, не скажет слово заветное. А что за слово, про то камень-молчун не скажет, ветер-свистун не пропоет, вода из памяти вымоет да во глубоком омуте схоронит.
И схватила ведьма лохань с водою, плеснула в лицо девушке, дернула за волосы ее больно-пребольно, к земле склонила и забубнила над нею заговор-заклятье, злых духов на подмогу призывая.
И почувствовала Ивица, как деревенеет тело ее и голова тяжелеет. Закричала было она в ужасе, да отнялся язык у нее, сухим корешком изо рта вывалился. Хотела бежать она, да руки-ноги отнялись тут.
И подняла ее ведьма в воздух да с силою в землю воткнула головою вниз. И превратилась в корень голова, в ствол ивовый -- стан девичий, а руки-ноги -- в веточки зеленеющие, к солнышку тянущиеся с мольбою да к воде клонящиеся.
И возрос над водами, над рекою-озером, куст невзрачный, ивовый, средь других таких же не приметный ничуть.
И возрадовалась черная душа ведьмина злому делу содеянному, и умчалась прочь на метле, на кабане, в ступе или во решете дальше свет чернить, могуществом своим упиваясь, безнаказанности радуясь.
Умчалась, да не заметила только, что снял кто-то брошку-луковку с неба серебристую да прицепил на хвост ей, наподобие погремушки. И вот летит по миру ведьма, а луна у нее на хвосте посверкивает ярко да позвякивает тонко, и кому надо -- тот видит, и кому надо -- тот слышит. И сидит в небе дяденька один да странный счет ведет. И сосчитан уж ведьмы век, и вышел уж срок ее, и летит за нею вслед Стрела серебристая, и цветет вереска цвет по лесам, и горит звезда в небе, пощады не знающая!..
